Приготовьте короткий рассказ на тему - Детство Моцарта

Когда Вольфгангу было пять, свечной воск на клавишах казался ему снегом, а клавесин — зимним садом. Отец, Леопольд, касался его плеча так бережно, будто настраивал не струну, а дыхание сына. Сестра Наннерль улыбалась и записывала в тетрадь первые неуклюжие такты, которые вдруг, как стайка воробьёв, вылетали из маленьких пальцев.

Дом на узкой улице был полон мелочей: запах клея от футляра скрипки, шуршание нотной бумаги, шаги учеников. Но стоило мальчику дотронуться до клавиш, как весь этот мир съёжился, уступая место чему-то большему — залу без стен, где ноты жили по своим законам. Он слушал не только звуки; он слушал тишину между ними и считал её равноправной участницей игры.

Леопольд иногда завязывал сыну глаза: «Послушай, как звучит до, когда оно стесняется, и как оно храбреет, если рядом ми». Мальчик смеялся и находил ноты как птицы находят дорогу домой. Для него тональности были не буквами, а красками: соль мажор — утро с открытым окном, ре минор — вечер, когда мама гасит свечу, а свет ещё не успел покинуть комнату.

Путешествия начались как вдруг открытая дверь, и внутрь ворвался холодный воздух дорог. Кареты, тряска, новые залы, лица, перчатки, фанфары. Где-то в королевских покоях Вольфганг играл, совсем маленький, едва доставая ногами до пола. Люди, привыкшие к зеркалам и позолоте, кивали и шептались: как может ребёнок так разговаривать со звуками? Но он не разговаривал — он играл в прятки: прятал тему за занавесом, а потом выскакивал с ней из-за угла, и зал смеялся.

Ночами он тихо простужал перья, пока чернила не превращались в миниатюрные реки, несущие лодочки нот. Наннерль слышала его шаги и притворялась спящей, а сама запоминала, как брат подпевает мелодиям — тоненько, почти шёпотом, чтобы не разбудить стены. Утром отец находил на столе свежие листы: менуэт — короткий, как вздох; аллегро — упрямое, будто хочет убежать вперёд. «Куда спешишь?» — спрашивал Леопольд. «Туда, где музыка уже есть», — отвечал взглядом мальчик.

Иногда дороги утомляли: чужие кровати, чужие завтраки, долгие поклоны. Но стоило открыть крышку клавесина, как дом возвращался — не тот каменный на узкой улице, а настоящий, невидимый, в котором каждая комната — это тональность, а каждый коридор — переход к новой теме. Он мог заблудиться в городе, но никогда — в собственных вариациях.

В Лондоне, говорят, дождь звучит лучше, чем где бы то ни было. Там Вольфганг услышал, как капли на подоконнике спорят с тактом, и написал музыку, которая примирила их. Он был ребёнком — с шальными кудрями, с задорным смехом, с бесконечным «почему». Но когда он садился играть, детство становилось оркестром: деревянные мечи — скрипками, стеклянные шарики — флейтами, а пряничные сердечки — ударами литавр.

И если спросить, чем было его детство, он, наверное, не ответил бы словами. Он положил бы ладонь на клавишу «до» и подождал. Сначала — тихий свет утра. Потом — шаг сестры. Потом — тёплый взгляд отца. А затем — всё остальное: мир, который учится слушать.