(Не)написанное мной письмо:

Если воспринимать тему буквально, то это письмо — одновременно написанное и ненаписанное. Его текст существует в голове, обрывками в заметках, на полях чеков и билетов, но ни разу не дошёл до конверта. Я складываю эти фрагменты, как пазл без картинки на коробке, и вот что получается.

Пишу: «Привет. Я долго собирался, но всё откладывал — то не было времени, то слов. Странно: прожить рядом годы легко, а описать их — тяжело».
Молчу: я боялся не твоего ответа, а его отсутствия. Боялся, что письмо провалится в пустоту — как монета в автомат, который давно не работает.

Пишу: «Спасибо за то, что ты был(а). За чай в глупые ночи, за смех, когда не смешно, и за то, что однажды молчание было согласованным языком».
Молчу: мы оба виноваты в том, что дальше разговаривали на разных диалектах — каждый считал свой единственно правильным.

Пишу: «Я не умею прощаться. Всегда оставляю дверь приоткрытой — вдруг вернёшься, вдруг я передумаю».
Молчу: оставленная щель превращается в сквозняк, и в нём простывает всё тёплое, что мы бережно копили.

Пишу: «Помнишь, как мы спорили, чей город правильнее? Ты доказывал(а), что правильный — тот, где не страшно. Я отвечал, что правильный — тот, где тебя ждут».
Молчу: в моём городе ты перестал(а) ждать, а в твоём — мне стало страшно.

Пишу: «Я не оправдываюсь, но объясняю. Я устал быть верным версиям себя, которые ты любил(а). Они были как костюмы: сидели отлично, но натирали в движении. Я снял их — и почувствовал воздух».
Молчу: воздух оказался холоднее, чем я ожидал.

Пишу: «Я научился мыть посуду сразу. Это смешная победа, но она твоя. Ты говорил(а): “Маленькие долги — это большие цепи”. Теперь у меня меньше цепей».
Молчу: есть и другие цепи — из непроговорённых слов, и они тяжелее, чем тарелки в раковине.

Пишу: «Если бы вернуть один день, я вернул бы тот, когда ты сказал(а): “Давай честно?” Я выбрал шутку. Ты — молчание. И так родился наш разъезд».
Молчу: я выбрал шутку, потому что правда требовала взросления, на которое я тогда не решился.

Пишу: «Ты часто говорила(–л): “Письма — это честнее разговоров, потому что успеваешь подумать”. Я думал, думал, думал — и в итоге не написал. Значит, честность и трусость иногда похожи снаружи».
Молчу: я всё ещё путаю их в темноте.

Пишу: «Мне хочется сказать, что у меня всё хорошо. Это была бы вежливая точка. Но у меня не всё хорошо — у меня просто по-разному. Есть утра, в которые я просыпаюсь и не ищу твой смех в шуме чайника. Есть вечера, в которые ищу».
Молчу: иногда нахожу его в чужом голосе — и виновато радуюсь.

Пишу: «Я встретил людей, которые не знают наших шуток. С ними тише, но не пусто. Я перестал измерять дни твоими словами. Это не предательство, это метрическая реформа».
Молчу: реформы всегда болезненны; иногда они нужны, чтобы перестать писать по старой орфографии к новой жизни.

Пишу: «Я не прошу вернуться. Я прошу оставить за нами право считать это важным. Пусть у каждого своя редакция фактов, но тираж памяти — общий».
Молчу: я всё ещё листаю эту газету, хотя свежие номера давно не выходят.

Пишу: «Если однажды мы встретимся, я хочу говорить о настоящем, а не о том, что могло быть. Пусть “как могло” останется архитектурным проектом: красивым, продуманным, но так и не построенным — потому что грунт был другой».
Молчу: иногда я всё-таки достраиваю в голове балконы и окна — на случай, если почва изменится.

Пишу: «Я простил(а) нас. За невнимательность в мелочах, за гордыню в больших, за то, что путали потребность быть услышанными с правом быть понятыми».
Молчу: прощение похоже на ремонт — сначала становится хуже, потом чище.

Пишу: «Ты научил(а) меня задавать вопрос: “А что ты на самом деле хочешь?” Сегодня ответ — уметь заканчивать письма».
Молчу: и всё равно ставлю запятые вместо точек.

Если отойти от личного, в этой теме меня всегда цепляла сама скобка «(Не)»: она требует удержать две реальности сразу. В одной — письмо существует: оно структурирует хаос эмоций, раскладывает опыт по полкам. В другой — оно не отправлено: потому что адресат изменился, потому что письмо уже выполнило свою работу внутри автора, потому что иногда единственная честная форма — оставить слова между собой и тишиной. В этом смысле «ненаписанное» — не про отсутствие текста, а про отказ от транзакции: не требовать ответа, не предъявлять счёт, не начинать очередной круг объяснений.

Для себя я вывел несколько правил такого письма — и написанного, и нет:

1. Пиши просто. Сложные мысли не обязаны носить сложные одежды.

2. Отделяй факты от интерпретаций: «случилось» и «мне показалось». Это экономит и чужие нервы, и свои.

3. Не проси того, чего ты не готов(а) дать. Если хочешь честности — положи свою на стол первой.

4. Завершай. Незакрытые письма похожи на незакрытые вкладки: крадут внимание, но не дают смысла.

Это письмо я всё-таки закончу. И — да — не отправлю. Потому что оно из той категории, которые работают только как тёплая лампочка в коридоре: не для гостей, а чтобы самому не споткнуться ночью. Если тебе вдруг нужно своё — возьми любую из этих строк как черновик. Остальное допишет тишина.