Отношение дворянства к Кутузову и Наполеону в романе "Война и мир"

Если очень коротко, то у Толстого «светское» петербургско-московское дворянство поначалу обожает Наполеона и снисходительно смотрит на Кутузова; по мере событий 1805–1812 годов эта шкала ценностей трещит: кумир падает, «старик» становится воплощением народной правды и подлинной военной мудрости. Но внутри дворянства есть разные слои, и Толстой это тщательно раскладывает.

1) Салонный «высший свет»: культ «великого человека» и недоверие к «старому фаталисту»

• Петербургские гостиные (Анна Павловна Шерер, князь Василий, Элен и проч.) живут разговорными клише «европейской политики». Для них Наполеон — модная тема, символ блеска эпохи. Восхищение им — часть «приличия» образованного человека: цитаты, умильные споры о «гении», блеск французского слова — всё это подчёркивает собственную причастность к Европе.

• Кутузов для этого круга — «старик», «ленив», «дремлет», «ничего не делает». Его осторожность трактуют как слабость, его внимание к солдату — как простонародность, не достойную «большой стратегии». Толстой показывает, как журнализм, интрига и карьеризм делают моду на «решительные планы» важнее сохранения армии и жизни людей.

• Штабные интриги (иностранные «теоретики» с картами и стрелками, любители эффектных манёвров) настороженно относятся к главнокомандующему, который «портит им игру» своим «чувством момента». В этой среде больше ценят эффект победной реляции, чем тяжёлую необходимость отступить, переждать, сберечь силы.

2) Провинциальные, «домовые» дворяне: тяготение к земле и доверие Кутузову

• Ростовы, старый Болконский и близкие к «почве» дворяне мыслят не салонными категориями, а «домом», «Россией», «людьми». Для них Наполеон — не «титан», а опасный чужак.

• Кутузов воспринимается как «свой»: он говорит просто, видит в солдате человека, не ломит ради славы. Его слёзы, молитва, умение слышать армию и страну — всё это вызывает доверие. На таких сценах Толстой настаивает: это не сентиментальность, а особый тип военного гения — «слияние с народной волей».

3) Эволюция частных взглядов внутри дворянства (ключ к авторской позиции)

• Князь Андрей начинает с мечты о «славе» и внутреннем поклонении Наполеону как мерке величия. Опыт Шёнграбена и особенно Аустерлица разбивает иллюзию: «сверкающий» гений оказывается зависим от случая, а блеск — пуст. Позже Андрей присматривается к Кутузову и видит в нём то, чего не замечает свет: способность не мешать осуществляться неизбежному и в нужный миг принять единственно верное решение (Фили, отказ от бессмысленной «генеральной победы» ценой армии).

• Пьер тоже проходит путь от журнального восторга «наполеоновской идеей» к нравственному прозрению: величие — не в победном жесте, а в человечности и внутренней правде. Отсюда его уважение к Кутузову.

• Часть блистательных персонажей так и остаётся в плену моды: им важнее светская роль, чем суть войны.

4) Почему свет обожает Наполеона и не любит Кутузова (механика Толстого)

• Наполеон удобен салону: он — эффектный, «фраза», «поза», «роль». Его «гениальность» хорошо продаётся в разговорах.

• Кутузов неудобен: он «не действует» зрелищно, он выжидает, гасит амбиции подчинённых, мыслит категориями сохранения людей и страны, а не «красивого манёвра». Для пустого дворянства это выглядит как бездействие; для Толстого — высшая форма ответственности.

5) Перелом 1812 года: опровержение светского вкуса

• Бородино, Москва, отступление и «Фили» меняют тональность. Когда становится ясно, что «блеск» Наполеона ведёт к пожарам и разграблению, а стратегия Кутузова — к спасению армии и неизбежному изнурению врага, мирская маска спадает.

• Посмертная «слава» Кутузова в дворянской среде вырастает, но Толстой подмечает: те же люди, что вчера роптали, сегодня готовы приписать себе дальновидность — свет легко перенастраивает риторику.

Вывод

В романе дворянство неоднородно. «Салонная» его часть поклоняется Наполеону как модному образу «великого человека» и пренебрегает Кутузовым как «старым, пассивным» полководцем. «Домовое», «почвенное» дворянство чувствует в Кутузове своего и отвергает Наполеона как чужого завоевателя. По мере хода войны автор показывает, что прав оказался не блеск салонных оценок, а тихая, тяжёлая мудрость Кутузова: он выражает волю и чувство народа, тогда как наполеоновская «величина» оказывается позой. Именно так Толстой полемизирует с культом «героев-одиночек» и утверждает национальный тип величия, который свет поначалу не в силах распознать.