В чем видит А.С. Пушкин назначение поэта и как эта позиция выражена в стихотворении «Пророк»?

Пушкин мыслит поэта как пророка — человека, избранного и преображённого «высшей волей», чтобы слышать и видеть больше других и словом пробуждать их совесть. Его назначение не в украшении действительности и не в услужении сильным мира, а в служении Истине, в нравственном вожатничестве и духовном пробуждении людей: «восстань, пророк… глаголом жги сердца людей».

Это внятно и последовательно раскрывается в «Пророке»:

1. Исходный импульс — «духовная жажда». Лирический герой одинок («в пустыне»), он мучится недостаточностью обыденного опыта и готов к откровению. Пустыня — знак отрешённости от суеты и условие подлинного слышания.

2. Теофания и преображение. Пушкин берёт библейский сюжет (Исайя 6) и усиливает его: шестикрылый серафим не только прижигает уста углём, но «перстами» раскрывает зеницы, «внушает уши», вкладывает «жало мудрыя змеи» вместо языка, вырывает «грешное» сердце и влагает «угль, пылающий огнём». Это тотальная метаморфоза:
   • глаза — чтобы «видеть» скрытое;
   • уши — чтобы «внемлить» миру во всей его полноте (звук небес, рост лозы, дыхание ангела);
   • язык-змеи — образ мудрого, остёрого, незаискивающего слова;
   • сердце-угль — живое внутреннее пламя как источник страсти и правды.
   Так поэт получает право на слово ценой боли и отрешения: он не «самоназначился», а сделан проводником высшего.

3. Послушание призванию. Кульминация — прямое повеление: «Исполнись волею моей… и, обходя моря и земли, глаголом жги сердца людей». Здесь — формула пушкинского назначения поэта: слово должно быть огнём, то есть очищать, будоражить, судить, зажигать. Важны глаголы-императивы («восстань», «виждь», «внемли») — это не частная лирика, а миссия.

4. Стиль как смысл. Библейская лексика («глаголом», «внемли», «уста», «зеницы»), высокий синтаксис, торжественный шестистопный ямб придают речи сакральный тон: сама форма подтверждает пророческий статус. Образы огня и змеи подчёркивают двойную природу поэтического слова: оно и мудро, и жгуче.

Историко-биографический подтекст (1826 год, после поражения декабристов) придаёт тексту гражданскую ноту: Пушкин переосмысляет роль поэта как общественную обязанность — говорить правду и пробуждать людей, даже если это сулит одиночество и риск. Так «Пророк» становится программным манифестом: поэт — не певец развлечений, а посредник между «небом» и «землёй», чьё слово обязано действовать как очищающий огонь.