Дайте письменный ответ на вопрос: как вы оцениваете поведение комбрига Травкина в сложившейся ситуации?

У
меня,
наверно,
был
самый
лёгкий
вид
ареста,
какой
только
можно
было
себе
представить.
Он
не
вырвал
меня
из
объятий
близких,
не
оторвал
от
дорогой
нам
домашней
жизни…Комбриг
вызвал
меня
на
командный
пункт,
спросил
зачем-то
мой
пистолет,
я
отдал,
не
подозревая
никакого
лукавства,
—
и
вдруг
из
напряжённой
неподвижной
в
углу
офицерской
свиты
выбежали
двое
контрразведчиков,
в
несколько
прыжков
пере-секли
комнату
и,
четырьмя
руками
одновременно
хватаясь
за
звёздочку
на
шапке,
за
погоны,
за
ремень,
за
полевую
сумку,
драматически
закричали:—
Вы
—
арестованы!!!И,
обожжённый
и
проколотый
от
головы
к
пяткам,
я
не
на-шёлся
сказать
ничего
умнее
как:—Я?
За
что?!Хотя
на
этот
вопрос
не
бывает
ответа,
но
—
вот
удивитель-но
—
я
его
получил!Раздалось
вдруг
твёрдое
обращение
ко
мне:—
Солженицын.
Вернитесь.И
я крутым поворотом выбился из рук смершевцев и шагнул ккомбригу
назад…—
У
вас…
—
веско
спросил
он,
—
есть
друг
на
Первом
Украин-ском
фронте?—
Нельзя!..
Вы
не
имеете
права!..
—
закричали
на
полковни-ка
капитан
и
майор
контрразведки.Испуганно
сжалась
свита
штабных
в
углу…Но
с
меня
уже
было
довольно:
я
сразу
понял,
что
арестован
за
переписку
с
моим
школьным
другом,
и
понял,
по
каким
линиям
ждать
мне
опасности.И
хоть
на
этом
мог
бы
остановиться
Захар
Георгиевич
Трав-кин!
Но
нет!
Продолжая
очищаться
и
распрямляться
перед
самим
собою,
он
поднялся
из-за
стола
(он
никогда
не
вставал
навстречу
мне
в
той
прежней
жизни!),
через
чумную
черту
протянул
мне
руку
(вольному
он
никогда
её
мне
не
протягивал!)
и,
в
рукопо-жатии,
при
немом
ужасе
свиты,
с
оттеплённостью
всегда
сурово-го
лица
сказал
бесстрашно,
раздельно:—
Желаю
вам
—
счастья,
капитан

Поведение комбата Травкина в описанной ситуации можно оценить как крайне сложное и неоднозначное, особенно если учитывать контекст военного времени, а также личные отношения между ним и главным героем, Александром Солженицыным.

С одной стороны, можно отметить, что комбриг Травкин проявляет определённую жестокость и строгость, соответствующие военному времени и жестоким условиям работы контрразведки. Он действует в рамках своей обязанности, не имея личных симпатий или предпочтений к Солженицыну. Арест, несмотря на кажущуюся сюрреалистичность, выглядит как обычная мера по отношению к человеку, вовлечённому в сложные военные и политические процессы. Травкин, по сути, выполняет свою роль в системе, где личные связи и симпатии отходят на второй план, и главное — подчинение военному приказу и логике войны.

С другой стороны, его поведение можно трактовать как момент внутреннего напряжения и противоречий. Он, возможно, испытывает определённую личную привязанность к Солженицыну, учитывая тот факт, что в момент ареста Травкин не только не проявляет жестокости, но и, наоборот, после ареста даёт некоторое проявление сочувствия. Он подаёт руку, что в контексте военной дисциплины и вообще в ситуации ареста, является достаточно странным и неожиданным жестом. Вручив руку своему подчинённому или человеку, которого он должен был бы подвергнуть безжалостному наказанию, Травкин как будто бы выражает некоторое сожаление или, по крайней мере, глубину внутреннего конфликта. Это проявление человечности, не свойственное большинству военных офицеров того времени, особенно в условиях жестокой борьбы с врагом.

Его слова: «Желаю вам — счастья, капитан», произнесённые с такой суровой, но тёплой интонацией, в конечном итоге могут символизировать всё же некое сострадание. Хотя это, возможно, и не отменяет жестокости системы, в которой ему пришлось действовать, но даёт нам намёк на его внутреннюю борьбу.

Таким образом, поведение Травкина можно охарактеризовать как проявление внутреннего конфликта между долгом и личным отношением, между служебной необходимостью и человеческим переживанием. В его действиях есть и жесткость, и некая гуманность, что делает его образ многослойным и более сложным, чем просто бездушный исполнитель приказов.