Позади большого дома был старый сад, уже одичавший, заглушенный бурьяном и кустарником. Я прошелся по террасе, еще крепкой и красивой. От прежних цветников уцелели одни пионы и маки, которые поднимали из травы свои белые и ярко-красные головки; по дорожкам росли молодые клены и вязы. Сад казался непроходимым, но это только вблизи дома, где стояли тополя, сосны и старые липы-сверстницы, уцелевшие от прежних аллей. А дальше за ними сад расчищали для сенокоса, и тут уже не парило, паутина не лезла в рот и в глаза, подувал ветерок. Чем дальше вглубь, тем просторнее, и уже росли на просторе вишни, сливы, раскидистые яблони, обезображенные подпорками, и груши, такие высокие, что даже не верилось, что это груши. Сад спускался к реке, поросшей зеленым камышом и ивняком. Около мельничной плотины был плес, глубокий и рыбный, сердито шумела небольшая мельница с соломенной крышей, неистово квакали лягушки.

В этом описании сада автор создает атмосферу заброшенности и старинного уединенного уголка, который всё же сохраняет свою неповторимую красоту. Сад выглядит как отголосок прежнего ухода и заботы — части цветников сохранились, но они потеряли свою былую ухоженность, что символизирует проход времени и изменения. Пионы и маки, которые "поднимали из травы свои белые и ярко-красные головки", служат своеобразными точками яркости и жизни в этом умирающем пространстве.

Пейзаж на заднем дворе постепенно переходит от заброшенной части сада с бурьяном и кустарниками к более открытым участкам, где растут фруктовые деревья, но уже потерявшие былую величину и форму, их "обезображивают" подпорки, что добавляет нотку сожаления и утраты. В то же время, эти деревья, несмотря на их неидеальность, продолжают приносить плоды, что придает саду особую, почти символичную ценность.

Спуск к реке с плесом и мельницей вдалеке дополняет картину старинного природного уклада. Мельница с соломенной крышей и шум лягушек создают ощущение, что это место когда-то было центром жизни, но теперь оно в большей степени наполнено тишиной и покоем. Это место как бы застыло во времени, несмотря на активность, изредка нарушаемую звуками природы.